“Москва говорит о многополярном мире,
а полюс без сателлитов не существует.
Вокруг этого полюса нужны сателлиты”
Андрей Попов
Цією статтею продовжуємо ділитися досвідом держав, які мають схожі з Україною територіальні конфлікти щодо спроб відновлення контролю над власними територіями.
Нещодавно ми вже публікували повну версію виступу екс міністра з питань примирення та громадянського рівноправ’я Грузії у 2012-2016 роках, Паати Закареішвілі з його розповіддю про досвід Грузії.
Тепер пропонуємо ознайомитися із розповіддю про досвід Молдови від Андрія Попова, заступника міністра іноземних справ і європейської інтеграції Молдови у 2009-2013 роках, згодом – постійного представника Молдови в ОБСЄ, посла в Австрії, в Словаччині і при організаціях в ООН, у Відні з 2013 до 2016 років.
Отже, пряма мова:
“Я дипломат с 1997 года. С 2001 по 2004 год был начальником управления по международной безопасности, это именно та структура в МИД, которая занимается конфликтом. В этот период был секретарем правительственной комиссии по реинтеграции. Потом с 2009 по 2013 год – заместитель министра иностранных дел и в этом качестве также продолжал заниматься темой, участвовал во многих министерских встречах ОБСЕ, переговорах, в работе формата 5+2 и последние два с половиной года при ОБСЕ мы занимались, кстати, в связке с Украиной, Молдова была председателем Форума по сотрудничеству и безопасности, это вторая структура после СБ ОБСЕ, которая занимается военно-политической проблематикой. Нам Молдове выпала честь быть председателем этой структуры в период с апреля по август 2014 года. Вспомните апрель, как раз самое начало военных событий, по август – фактически до Минска. И вот впервые в истории ОБСЕ мы вынуждены были начать совместное заседание Форума по безопасности и постоянного совета, где тогда председателем была Швейцария. И мы тогда вместе с Гийомом Шойрером, послом Швейцарии в Украине вместе провели это заседание.
Это лишь одна профессиональная составляющая моего опыта. Другая, не менее важная, является моя работа в качестве председателя и исполнительного директора Ассоциации внешней политики и реализатора программы “Приднестровские диалоги” с 2005 по 2010 год. В рамках этой программы мы приглашали на дискуссионные площадки, семинары, конференции в Брюссель и Вену ярких представителей обоих берегов. В симметричной манере по 25-30 человек с каждого берега. Это были журналисты, эксперты, политики, бизнесмены. Сотни часов формального и неформального общения – это тоже очень много дало и помогло.
И есть третья составляющая. У меня отец из молдавского села не левом берегу, это 20 км к югу в сторону Одессы от Тирасполя. Я там проводил детство, у меня там есть родственники, могилы моих отцов и дедов. Поэтому для меня есть и личная составляющая.
Из всего этого опыта мой главный урок по успеху или неуспеху в попытке продвинуться по пути урегулирования заключается в том, как мы рассматриваем вопрос. Мы смотрим через призму территории, которую нужно вернуть или через призму людей, которые там живут у которых свои проблемы, озабоченности, страхи, надежды, стереотипы и к которым можно найти ключ. Это очень важное разграничение и я дальше скажу о различных подходах и принципах.
Хочу еще остановиться на том, что мы с Паатой (Закареаишвили) представители стран, где конфликты длятся уже более 25 лет. В Украине конфликт живой, это как оголенный нерв и поэтому многие вещи воспринимаются обостренно, более эмоционально. Это абсолютно объяснимо и понятно в условиях, когда есть война и есть жертвы, когда на протяжении более трех лет уже более 10 тыс. человек погибло.
Как сказал классик, все счастливые семьи счастливы одинаково, а каждая несчастная – несчастлива по-своему. И это очень правильно. Если брать грузинский конфликт с абхазами и южноосетинцами, там есть фундаментальные различия. Они есть и у нас.
Если говорить о различиях и схожести, начну с позитивных различий. У нас, в Молдове и Грузии конфликты имеют свое начало в периоде распада Советского Союза. Тогда очень откровенно, цинично, прямо Москва ставила ультиматум и Молдове, и Грузии. Есть мемуары официальных лиц. Запуск проекта по модернизации СССР, и первый президент Горбачев и спикер Верховного совета СССР Лукьянов, прямо говорят нашему руководству: выбирайте, или вы остаетесь в составе обновленного Союза в качестве одной республики, или вы получаете три отдельные республики если ведете себя так и дальше: Приднестровье, Гагаузию и Молдову. Не получилось в результате провалившегося путча и развала СССР удержать Молдову в орбите, но этот подход сохранился. Украинский конфликт он новый и не связан с распадом СССР. Даже, возможно, наоборот, он связан с попыткой восстановления сферы влияния со стороны РФ.
Второе позитивное отличие для Украины, что мы начинали, посмотрите политическую географию конца 80х начала 90х годов, где был Европейский союз и где были мы. Теперь конфликт происходит в условиях, когда Украина граничит на востоке с РФ, а на западе уже с четырьмя странами ЕС. Вовлеченность, заинтересованность ЕС на порядок выше. Это фундаментальное различие.
Дальше нужно сказать, что у вас теперь есть опыт. Опыт Грузии, опыт Молдовы, можно посмотреть и сверить какие-то этапы и параллели. И здесь можно говорить, что уже меньше иллюзий по поводу характера этого конфликта и интересов, которые в данном случае преследует РФ. Очевидно при условиях Молдовы и Грузии, и в вашем случае, что реальная недекларированная задача Москвы не обеспечение прав жителей региона, чьими интересами постоянно прикрываются и официальная позиция говорит, что “нам важно защитить самобытность, права русскоязычных”. Очевидно, и наш опыт это показывает, и даже то, что Грузия взяла четкий курс на НАТО, а Молдова на нейтралитет, но результат не очень различен. Очевидно, что попытка использовать эти конфликты для того, чтобы инструментализировать их для влияния на государства – Грузию, Молдову и Украину. Создать такую конструкцию, которое бы позволило через эти встроенные в государства регионы, влиять на процесс принятия стратегических решений и не позволять этим странам отдаляться.
Мы не говорим о сфере интересов. В дипломатии это легитимный термин. У всех стран есть свои интересы, легитимные или нет. Мы говорим о сфере эксклюзивного влияния. А Это несовместимо с национальными интересами наших стран у которых есть право на осуществления своего свободного выбора. И знаете, мы сейчас говорим о том, что все наши страны подписали Соглашения об ассоциации с ЕС и мы хотим гармонизировать наше законодательство. Но если вы смотрите со стороны Москвы, вы понимаете, что Москва говорит о многополярном мире, а полюс без сателлитов не существует. Вокруг этого полюса нужны сателлиты. И если смотреть с востока на наши страны, то чем больше мы ассоциируемся с ЕС, тем больше мы дистанцируемся от России и идеи восстановления единого пространства под ее влиянием.
Есть такие составляющие генезиса конфликта.
Об одной мы поговорили – это интересы России.
Вторая – это самобытность регионов.
Не буду говорить про украинскую специфику. Я скажу о Приднестровье. У этого региона была своя самобытность. Хотя в период СССР с 1940 по 1991 годы у региона не существовало своей автономии. Было семь различных районов в составе Молдавской ССР: Каменка, Рыбница (где население более украинское), Григориополь, Дубоссары, Слободзея и два города: Тирасполь на левом берегу и Бендеры на правом.
В результате конфликта, в контексте поднятия национального самосознания молдаван, с определенными эксцессами, нужно сказать, радикальными выражениями, эта специфика была использована Москвой для того, чтобы развить какие-то страхи. В частности, страх что запретят говорить на русском языке, страх перед тем, что по положению закона о языках 1989 года, очень радикальным положением, нереализуемым на самом деле, но звучало очень жестко, что все госслужащие, которые в течение двух лет не смогут сдать экзамен на госязык, будут уволены. Конечно, это вызвало реакцию сопротивления и определенного объединения этих разрозненных регионов, бесспорно, с активной помощью Москвы.
Какой здесь вывод для нас? Мы не можем изменить ни специфику этих регионов, ни ментальность, ни интересы Москвы. Значит нужно быть мудрее и часто не давать дополнительных поводов играть на этих страхах, заблуждениях, предрассудках людей проживающих в этих регионах.
Теперь о различиях не в вашу пользу. Здесь я хочу сказать, что в октябре 2014 года, сразу после первого Минска, мы с группой послов, 37 послов разных стран при ОБСЕ, были в Киеве и Одессе. Чтобы по горячим следам “снять температуру”, поговорить с официальными лицами. Я помню, как тогда каждый раз, когда кто-то говорил о параллелях между Приднестровьем и восточной Украиной, была такая болезненная реакция: “нет, нет, нам этого не надо. Мы пойдем по другому пути”. Так вот, я хочу сказать, и откровенный формат дискуссии позволяет говорить честно, чтобы быть как-то полезным, что на данном этапе, после трех лет, Приднестровье – это уже не страшилка, а на мой субъективный взгляд, прошу прощения, может какие-то нюансы присутствуют, но мне кажется, что глубина разрыва у вас, не смотря на то, что конфликту не 27 лет, как у нас, а только три, намного глубже и Приднестровье уже выглядит как оптимистичный сценарий.
О чем я говорю. Нужно начать с войны. У нас военная фаза продолжалась со 2 марта 1992 года, когда Молдова вступила в ООН, первые жертвы. Они исчислялись десятками, меньше ста человек с марта по 19 июня.
Потом был захвачен комиссариат молдавской полиции, попытка вытеснить приднестровскими гвардейцами с помощью российской армии полицейское молдавское присутствие из Бендер. Ответная реакция молдавской армии и полиции, не совсем подготовленной, и попытку блицкрига – разделения Приднестровья на две части (южную и северную), прорывы она провалилась. Еще тысяча жертв с 19 июня по 15 июля 1992 года. 21 июля в Москве Кишинев и Москва, президенты Молдовы и РФ подписывают соглашение о принципах урегулирования, останавливается кровопролитие.
Так вот, раз подписав это соглашение в июле 1992 года и по нынешний день у нас только одна жертва. И то, это был инцидент между миротворцами и одним молодым человеком 1 января 2011 года форсировавшим внутреннюю разделительную линию. Нет жертв, сохранился мир. Вернее не так, была остановлена война. Мир надо строить и это активное действие. Но войны у нас нет. И никогда с 1992 года Кишинев не размышлял, я говорю как руководитель группы по выработке стратегии национальной безопасности в 2010-2011 году, никогда у Молдовы вариантов военного решения проблемы не было уже. И я думаю, что один из важных выводов, что есть современные примеры, в частности в Хорватии операция “Шторм”, там много издержек, но получилось. Но я думаю, что в наших условиях, не только с неподконтрольными регионами, а с третьим игроком – РФ, военных решений не может быть. И мне кажется, я как посол ОБСЕ смотрел на динамику военных действий в августе 2014 года, нужно понимать, что ресурсы Украины и России асимметричны.
Жертвы. Тысяча и уже десять тысяч и продолжающийся конфликт. Конечно, тяжело быть рассудителным, взвешенным, прагматичным и стратегическим в условиях, когда с фронта приходят гробы, когда умирают люди. И когда люди, которые воевали там, принимают участие в политических процессах, это тоже является фактором давлеющим на политиков. Политики не могут себе позволить мыслить только геополитическими, геостратегическими категориями. Внутриполитический прессинг он важный и нужно постоянно подстраховываться. Есть конкуренция и боязнь.
Понимаете, в условиях войны происходит поляризация на два лагеря, а центр проваливается, война убивает нюансы и полутона. Общество разделяется на патриотов и врагов, кто не с нами, тот против нас. И любые попытки нахождения компромиссов и прагматичных решений чреваты тем, что тот кто за это выступает, он становится уязвим перед обвинениями что он предатель и слабак.
Другое различие – масштабы. В Приднестровье в 1989 году жило 700 тыс. человек, сейчас порядка 450 тыс. Это на порядок меньше, чем в восточной Украине, где 2-3 млн. И конечно же, главное отличие в нашем случае – нет общей границы с РФ. Есть 450 км приднестровского сегмента молдавско-украинской границы. Приднестровье зажато между контролируемой властями частью Молдовы и Украиной и у России проблемы с коммуникацией. Конечно же, если перенести Молдову туда где находятся Донецк и Луганск, было бы совсем по другому. Но это география, от нее не уйти и нужно понимать, что здесь вам тяжелее.
Но отличие не только в том, есть или нет границы с Россией. Это уже другая Россия, это не Россия 90-х годов Ельцина. Это другая страна с другими интересами и другой коллективной ментальностью. У нас показывают российские каналы, я чтобы быть информированным смотрю, что они комментируют. И Киселев, и Соловьев – идет накрутка населения России и нужно понимать, что в этих условиях, даже если политики решат, что нужно сдать назад, сделать это быстро не получится потому что появится возможность для радикальных сил спекулировать. И этого тоже нельзя не учитывать. В 90-х годах этого не было.
Еще одно отличие, не смотря на то, что конфликту 27 лет, мы в Молдове смогли сохранить очень многие связи, которых сейчас уже не существует в Украине. Начну с простого, у нас в Молдове единый чемпионат по футболу, гандболу, борьбе, шахматам, волейболу… Приднестровские команды участвуют на равных в молдавском чемпионате и часто выигрывают и выиграв участвуют от Республики Молдова в европейских кубках. Когда они играют на выезде или у себя в Тирасполе, они играют по правилам FIFA – “Шериф, Республика Молдова”, играется молдавский гимн и висит молдавский флаг.
В ВУЗах и школах Молдовы учится 4-5 тыс. учеников из Приднестровья, причем, режим достаточно льготный. На основании аттестата о среднем образовании человек приезжает в Кишинев и без признания ведомств и их легитимизации, которые там ему выдали этот диплом, он де-факто признается, и на основании этого диплома люди могут учиться в школе и поступать в университет.
Когда я был заместителем министра иностранных дел и мог влиять на кадровые позиции у нас был случай: поступает девушка, прошла, а потом ко мне приходят коллеги и говорят, что есть проблема, посмотрите где она закончила школу. А поступала она в управление по международной безопасности ОБСЕ, ту самую структуру, которая занимается приднестровским урегулированием с допуском к секретам, тактике ведения переговоров, деликатным темам. Возник вопрос как быть, были внутренние дискуссии, в итоге победила инклюзивная школа и решили, что надо быть последовательными. Она была принята на работу, отработала три года в МИД и теперь работает в посольстве Молдовы в Вене вторым человеком, который занимается ОБСЕ после посла.
Также в Министерстве реинтеграции есть люди, выходцы из Приднестровья, которые учились там. И это довольно большое подспорье. Потому что, они как аватары, они из двух миров и они переводчики, которые понимают как наше слово отзовется там. Это очень важно сохранять эту связь.
Еще один пункт – медицина. В Молдове страховая медицина, полис стоит около ста-двухсот евро на год. Но приднестровцы не платят имея допуск ко всем медицинским услугам, в том числе операциям и так далее. Хотя приднестровские предприятия ничего не вливают в бюджет медицинского страхования, но для жителей Приднестровья у которых есть молдавское гражданство, на общих началах они получают медицинскую страховку и очень многие из них, в том числе и мои родственники. ею пользуются. Это считается нормальным.
Машины. У нас давно уже Приднестровье выпускает свои номерные знаки, всего их около 130 тыс. Там просто старые номера, как и флаг Приднестровья – это флаг Молдавской ССР. Они спокойно ездят по Молдове, по Кишиневу, заезжают в Украину, едут в Россию. Их не пускают в ЕС, хотя у нас были дискуссии с европейскими странами, которые нам говорили, что интересно получается: у себя вы их пускаете, а нам запрещаете. Ситуация аномальньная. Потому что в приднестровье растаможить машину раза в три дешевле чем в Молдове и если люди завозят машину через Приднестровье, то на машине среднего класса они экономят 5 тыс. долларов, а на дорогих машинах – 12-13 тыс. долл. Поэтому часто молдавские бизнесмены находят подставных лиц в Приднестровье на них регистрируют машины, получают доверенность и разъезжают по Кишиневу на крутых иномарках. При этом, эти машины не находятся в регистрационных базах данных, мы ничего не знаем об этих машинах. Сейчас мы открываем разрешение на выезд этих машин в Европу и приднестровцы уже почти согласились регистрировать эти машины. Это показывает, что есть контакты.
Паспорта. На 500 тыс. населения Приднестровья 300 тыс. подтвердили молдавское гражданство. У нас был нулевой вариант, т.е. все кто родился и проживал на территории региона до 1 июня 1990 года автоматически считаются гражданами Молдовы есть только формальность подтвердить гражданство. Сейчас те, кто не подтвердил гражданство, но подпадают под эти требования по умолчанию считаются гражданами Молдовы. Но и в Молдове и в Приднестровье разрешено множественное гражданство, не двойное, а именно множественное. В Приднестровье, помимо 300 тыс. граждан Молдовы, есть еще 220 тыс. граждан РФ, 100 тыс. граждан Украины и несколько тыс. граждан Болгарии.
После того, как Молдова получила право безвизового въезда в страны ЕС, появился повышенный интерес граждан Приднестровья к обновлению и получению новых паспортов Молдовы.
Но главное, это конечно же экономика. Приднестровье фиксирует в своей статистике все операции с внешним миром как экспорт. Мы не воспринимает, то что покупаем или продаем в Приднестровье как экспорт или импорт, у нас другая статистика, поэтому цифры разнятся, но по данным приднестровским 40% их экспорта идет в Молдову, 30% – в ЕС, 17% – в РФ. Интересно, что в 2005 году цифры были совсем другие, тогда наибольшая часть их экспорта шла в РФ. Здесь была дилемма. В 2008 году мы получили от ЕС режим автономных торговых преференций, которые позволяли нам на льготных условиях осуществлять экспорт в ЕС. В правительстве была дискуссия распространять ли это и на Приднестровье. Решили, что если нет, то это углубит экономический раскол, а так мы создадим магнит для притяжения. И это сработало. И три года назад в рамках соглашения об ассоциации и ЗСТ мы также нашли механизм, чтобы это работало и в Приднестровье.
До 1 апреля этого года у нас была еще одна ситуация. Молдова импортировала 70% электроэнергии с Приднестровской электростанции работающей на газе, а только 25% производила сама. Т.о. мы спонсировали приднестровский бюджет. Одновременно мы говорим о том, чтобы повысить привлекательность Молдовы. Но для многих жителей региона там жизнь лучше. Факты. Не смотря на то, что они не признаны, не сотрудничают с МВФ, не получают помощь от западных доноров и говорят о блокаде, пенсии в Приднестровье на 30% выше чем в Молдове. Более того, возраст выхода на пенсию ниже. Мы подняли до 62 и 57,5 лет для мужчин и женщин, а в Приднестровье осталось 60 и 55. При этом там количество пенсионеров на душу населения больше чем в Молдове. Но у них и цена на газ и электроэнергию в 5 раз меньше чем в Кишиневе. Отсюда очень распространен феномен, когда пенсионер, особенно русскоязычный, из Кишинева продает свою квартиру “двушку” за 40 тыс. евро, покупает такую же в Тирасполе за 20 тыс. евро и после переезда, даже если не перерегистрирует пенсию на приднестровскую (есть такой порядок), то все равно платит уже не 90% пенсии на коммунальные услуги, а платит 20%. И в этих условиях очень непросто убедить людей из Приднестровья, что в Молдове лучше. Это дает большой рычаг России для влияния и это большая проблема и вопрос как быть дальше.
Но есть фундаментальный вопрос. Есть две составляющие урегулирования – материальная, чтобы уровень жизни повысился и тогда к нам потянутся, но этого недостаточно. Важно изменить и software, чтобы страна не просто была богаче, а чтобы в ней приятно было жить. Беларусь богаче или Россия по цифрам, но для многих людей это просто идейный или цивилизационный выбор. Я сейчас говорю исключительно о Молдове, но очень важно построить такую страну из которой люди не хотели бы уезжать и в которую хотели приезжать.
В завершение я хотел бы еще подчеркнуть специфику работу министерств и госструктур. Отличительная черта нас от вас в том, что не смотря о том, что соглашение о перемирии было подписано в 1992 году между Молдовой и Россией, мы считаем это внутренним конфликтом. И Россия очень осторожно следит, чтобы никаким боком не выглядеть как сторона конфликта. У нас всеми принятые две стороны конфликта – Кишинев и Тирасполь. С 1994 года существует пятисторонний формат: подключились ОБСЕ, Россия, Украина, Молдова и Тирасполь. В 2005 году подключили еще ЕС и США в качестве наблюдателей, получился формат 5+2, где 2 – это не Кишинев и Тирасполь, а именно ЕС и США, которые только наблюдатели.
Но у нас очень интенсивные контакты. С 2003 по 2009 год у нас существовало Министерство реинтеграции, до этого была просто правительственная комиссия из 7 человек, полуформальная структура. В 2003 году создали министерство из 15 человек но никогда все вакансии не заполнялись. В 2009 году, когда поменялось правительство, хотели сделать как лучше, а получилось, как говорил Черномырдин. Вроде бы подняли статус – министерство упразднили, но министру дали статус одного из четырех вице-премьеров, а под ним в рамках канцелярии Бюро по реинтеграции. В результате есть плюсы, есть и минусы.
У нас есть прямые переговоры, как называется, “у руководителей сторон”. Они были очень интенсивные в конце 90-х, потом в формате Воронин-Смирнов, потом переговоры полностью прервались и с 2002 года у нас была полная заморозка.
Сейчас у нас есть регулярные встречи премьер-министра Молдовы и руководителя Приднестровья, сейчас уже инициативу перенял президент Молдовы. Второй формат – это переговорщики, наш вице-премьер по реинтеграции он еще и представитель в формате 5+2 и в этом формате он ведет регулярные переговоры в формате 1+1 со своим визави, который в той структуре называется министром иностранных дел Приднестровья, но мы его воспринимаем как постоянного представителя Приднестровья в переговорном процессе. Тут еще есть чисто бюрократический нюанс – вся переписка ведется на чистых бланках, без нашей или их символики. У нас работают 11 отраслевых межведомственных рабочих групп: экономика, сельское хозяйство, образование, окружающая среда, транспорт и так далее. В них с молдавской стороны профильные вице-министры, а с приднестровской стороны их соответствующий министр, хотя нами формально не признанный, но руководитель такого же ведомства. И они регулярно встречаются с рабочими группами, в каждой 5-6 экспертов, которые готовят решение каких-то общих проблем. И в рамках правительства существует совет по реинтеграции, который довольно часто собирает премьер-министр, а вице-премьер собирает руководителей рабочих групп, такой мини-кабинет.
Конечно, есть издержки, потому что в любом документе, если есть тема Приднестровья, он перебрасывается между ведомствами как горячая картошка. Есть восприятие работы с Приднестровьем как общественной нагрузки. В результате профильное ведомство забрасывается техническими вопросами, а там сейчас работает 13 человек”.